Август-1991 – тогда и сейчас: иркутские политологи обсуждают и вспоминают
Накануне 30-летия событий 19–21 августа 1991 года агентство «Альтаир» предложило нашим постоянным комментаторам ответить на следующие вопросы:
- Как вы воспринимали события 19–21 августа 1991 года тогда и как воспринимаете сейчас?
- Изменилось ли (если да, то как и почему) отношение к тем событиям в обществе и на государственном уровне?
- Что, если бы ГКЧП тогда победил?
- Кто для вас является персональным символом (символами) событий 19–21 августа 1991 года на всероссийском (всесоюзном) уровне? Кто на региональном (областном)?
Сергей Шмидт, блогер, публицист, доцент кафедры мировой истории и международных отношений Иркутского госуниверситета:
1–2. Тогда, к 1991 году, я уже утратил интерес к политической жизни, который у меня был на заре перестройки, а потом пропал на несколько лет. Поэтому, честно говоря, не воспринимал ГКЧП как некую драму, вызов или нависшую над страной опасность. А в связи с тем, что происходили эти события параллельно первому в истории концерту Бориса Гребенщикова в Иркутске, концерт 21 августа меня интересовал гораздо больше путча. Но так получилось, что концерт как бы «вплелся» в эту историю, поскольку он начался с призыва идти защищать Ножикова и иркутский облсовет от сил реакции. Мой покойный друг, бард Руслан Бажин, единственный в зале знавший, что члены ГКЧП уже к тому времени разбежались, пытался прорваться на сцену, дабы сообщить об этом. Охранники БГ его скинули, но Борис Борисович произнес историческую фразу: «Тут какой-то человек пытается сказать, что какие-то ушлепки уже съе**лись». Потом, в самый разгар концерта приехал легендарный Ножиков и объявил со сцены, что защищать никого не надо.
С годами в истории ГКЧП меня привлекает и где-то даже потрясает тот факт, насколько это событие вписывается в модель основных революций. Это абсолютный аналог Корниловского мятежа 1917 года, который расшатал основы той постмонархической республики в России, вернул доверие к радикалам (большевикам) и позволил им в конечном счете захватить власть. Это аналог бегства короля Людовика XVI в Варенн в 1791 году, который радикализировал Французскую революцию и привел к якобинской диктатуре. ГКЧП, по сути, то же самое – попытка консервативного реванша, которая приводит к полному падению авторитета умеренных (Горбачева и его сторонников), распада СССР и начала гайдаровских реформ в ельцинской России. Формула проста: начинается революционный процесс – стороны делятся на «радикалов», «умеренных» и «консерваторов» – «умеренные» до поры удерживают контроль – «консерваторы» пробуют восстановить статус-кво – попытка проваливается, и формируется общественное доверие к «радикалам», которые приходят к власти.
Безусловно, интересуют и многие тайны, которые Михаил Сергеевич, по всей видимости, унесет с собой в могилу. Допускаю, что мы многого не знаем о реальных отношениях Горбачева и путчистов. Как разошлись их пути, где они друг друга не поняли? Есть ощущение, что есть кусочек сюжета, неведомый широкой публике. В общем-то, я разделяю точку зрения либералов (тогда их называли «демократами»), что ГКЧП был предпоследним, очень важным гвоздем в крышку гроба Советского Союза. Хотя я из тех, кто считает, что главным «гвоздем» был Съезд народных депутатов РСФСР, который за год до этого принял декларацию о суверенитете. Допускаю, что ответственность за распад СССР несут путчисты. И в истории есть примеры тому, как люди, не желавшие катастрофы, оказываются ее виновниками.
3. Победа ГКЧП – это самый фантастический сценарий, настолько была невелика поддержка путчистов со стороны активной части населения. Пассивная часть, быть может, и смирилась бы с этим. С учетом того, что среди путчистов не было ни Пиночета, ни Путина, ни Навального, ни Ельцина, ни Лукашенко (цепочку можно продолжить). То есть не было людей с политической волей. Думаю, это была бы такая «корявая» диктатура, которая, совершенно очевидно, не решила бы экономических проблем. Точнее, уже не проблем, а настоящей экономической катастрофы, которую переживал Советский Союз. Поэтому я допускаю, что она просуществовала бы несколько месяцев, а потом рухнула бы по воле самих путчистов, а может, возникла бы вторая волна народного протеста. Желающих и готовых протестовать в то время было действительно очень много. То есть их победа выглядит фантастикой, а если бы она все-таки случилась, то история быстро исправила бы эту ошибку.
4. С моей точки зрения, действующая власть привыкла обходить своим вниманием подобные «революционные» точки в истории нашей страны. Если говорить о президенте, то совершенно очевидно, что его интересует только Великая Отечественная война. Столетие Октябрьской революции прошло совершенно без какого-то педалирования со стороны действующей власти. А поскольку нынешний, 2021-й, – это не только год 30-летия ГКЧП, но и год 30-летия распада СССР, то он опять попадет в «зону молчания». Что касается общества, то в нем, с моей точки зрения, созрел какой-то уровень ложной ностальгии по советским временам. Я вижу, что некий образ «небесного СССР» сложился даже среди молодежи и студентов. Возможно, это связано с тем, что формальным оппонентом действующей власти являются коммунисты, которые уже совершенно не стесняются сидеть под портретами Сталина. Идеализация советского прошлого в обществе существует. И это плавно подводит к тому, что, по идее, должна возникнуть некая героизация «последних солдат империи». То есть тех, кто последними решился сохранить СССР. Но проблема в том, что большая часть участников ГКЧП были такие откровенные «чмошники», что героизировать их очень непросто. Поэтому мы видим героизацию Сталина, отчасти даже Брежнева, но, скажем прямо, никакого культа ГКЧП в советской ностальгии не существует. В этом отличие ГКЧП от Корниловского мятежа. Одно дело харизматичный волевой Корнилов, а другое – эти люди. Сейчас не ясно, зачем лидером ГКЧП сделали его самого невнятного представителя – товарища Янаева, о котором народ толком знать ничего не знал. Конкретно в день путча, 19 августа, я был в поезде (тогда работал проводником). И я прекрасно помню, что в плацкартном вагоне, где ехали 54 человека, не нашлось ни одного человека (включая меня, студента истфака), кто бы вспомнил, кто такой Янаев. Загадка, почему лидером стал не маршал Язов или кто-то другой. Таким образом, комитет не вызывает симпатий даже у ярых поклонников СССР.
Юрий Ножиков 30 лет назад. Справа – один из его заместителей Борис Сюткин
Алексей Петров, президент Иркутского клуба молодых ученых «Альянс»:
1. Хотя мне тогда было 15 лет, я внимательно следил за всеми событиями, поскольку с 1989 года смотрел Съезд народных депутатов СССР в прямой трансляции с утра до ночи. Уже будучи учеником девятого класса я понял: в стране происходит что-то странное. В то время я уже интересовался историей, и мы очень много спорили о политике в школе на уроках истории, где учительницей была молодая девушка. Поэтому, конечно, попытка «старой гвардии» сохранить прежние порядки без изменений произвела на меня впечатление. Я был и по сей день остаюсь «ельцинистом». Мне была очень симпатична тогдашняя иркутская власть, которая поддержала Ельцина. Помню, как слушал ночью радио. Помню, как разбудил родителей, поскольку далеко за полночь стали зачитывать указы Бориса Николаевича. Все это для меня было очень важно. Я и сам принимал участие в событиях – написал открытое письмо в газету «Черемховский рабочий» с требованием уйти в отставку черемховскому горкому комсомола, который поддержал ГКЧП. Мое письмо было опубликовано на первой странице под заголовком «Уйдите в отставку». Это была моя первая публикация в СМИ.
Все эти события привели меня к тому, чем я занимаюсь последние 30 лет и по сей день. События августа 1991 года заставили меня этим всем заниматься, поскольку я понимал, что человек должен быть активным в общественно-политическом пространстве. На пятнадцатилетнего пацана те события произвели очень сильное впечатление. Сейчас я остаюсь на тех же самых позициях, и если бы мне предложили вернуться на 30 лет назад туда же, я бы себя вел точно так же. Помню, как по следам публикации открытого письма брать у меня комментарий приехал журналист из иркутского областного радио. Теперь мы вспоминаем события тех лет дома, поскольку у меня сохранилась аудиозапись того интервью. Там звучит одна фраза, ставшая в нашей семье мемом. У мамы спрашивают: «Почему ваш сын в 15 лет "гаврошничает"»? А она отвечает: «Я ему все время говорю, не надо всем этим заниматься, 37-й год не за горами!» Я все время напоминаю маме ее слова «37-й год не за горами!» Действительно, ведь сейчас до него осталось 16 лет. В то время 37-й год, конечно, имел совершенно другой контекст. Мы зачитывались Солженицыным, Пастернаком, Рыбаковым. Мама была замдиректора агентства «Союзпечать», поэтому у нас была богатая библиотека, и все, что публиковалось в конце 1980-х годов, мы активно читали и обсуждали.
2. Отношение к ГКЧП, безусловно, изменилось. Сейчас эти события стали замалчивать. Те слоганы, которые были во главе угла (прежде всего про свободу) теперь вспоминать не принято. Отношение к Ельцину поменялось. Все-таки 1991 год – это старт тех самых «лихих 90-х», которые именно так воспринимаются нынешней властью, а провластные медиа утверждают ореол «лихости 90-х» среди большинства жителей России. Для меня 1990-е вовсе не «лихие», а романтические, приятные, светлые годы моей студенческой юности. Я спорю с друзьями разных поколений, и у меня чувство, что мы жили в разных странах. Мои 90-е отличаются от 90-х очень многих людей в моем окружении. И мне очень трудно понять, почему это происходит.
3. Если бы ГКЧП победил, был бы пущен некий репрессивный механизм против проявивших себя в те годы активистов. Не было бы никакого Санкт-Петербурга, мы бы ездили в Ленинград, не было бы возвращения исторических имен улицам в Москве и Питере, возвращения Солженицына в Россию, не было бы независимых СМИ. И конечно, мы бы сейчас об этом не говорили. Кстати, не пришел бы к власти президент Владимир Путин, поскольку команда из окружения Анатолия Собчака не смогла бы переехать в Москву. Не было бы «жирных» нулевых. Это тоже надо иметь в виду. Конечно, за 30 лет многое могло бы измениться, но это были бы другие изменения.
4. Главным символом тех событий для меня, конечно, является Борис Николаевич Ельцин. Что бы мы ни говорили, но я помню телевизионную картинку 24 августа, когда Ельцин встречался с Горбачевым, который вернулся из Фороса. Тогда была приостановлена деятельность КПСС. Но прежде чем Ельцин озвучил это решение, о нем довольно теплые слова сказал Горбачев, который до этого жестко настраивал весь политбомонд против него. Для меня, кстати, Горбачев тоже великий человек, я к нему отношусь с большой симпатией. В те дни он был пострадавшим, но сейчас, спустя годы, он выглядит победителем. Думаю, что, сидя те два дня в Форосе, он многое переосмыслил. В том числе свое отношение к России как к государству.
Из региональных символов я бы отметил Юрия Абрамовича Ножикова, Бориса Говорина, который, как руководитель городской исполнительной власти, тоже поддержал Ельцина. Обязательно бы отметил те 15 тысяч иркутян, которые вышли на митинг 20 августа. И конечно, отметил бы иркутских демократов-журналистов, которые сделали очень многое для того, чтобы о событиях в Москве узнало иркутское общество. Это, прежде всего, Юрий Пронин и Геннадий Хороших.
Владислав Шиндяев, политконсультант, председатель исполкома Иркутского регионального отделения Ассоциации юристов России:
1. В то время я был студентом, и для меня это были обычные дни. Шли каникулы, и я пропадал на теннисном корте, занимался теннисом. Конечно, отголоски этого события звучали со всех сторон, но на людей они, так или иначе, не повлияли. Кроме обсуждений, никаких активных действий не помню. Сейчас эти события уходят все дальше и дальше в историю, забываются. Если говорить о каких-то знаковых вещах, то мы помним расстрел Белого дома, первые действия и заявления Ельцина. Да, именно тогда на политической арене появился новый яркий игрок – Борис Ельцин. В головах профессионального сообщества путч остается достаточно серьезным событием, перевернувшим жизнь всей страны. Для обычных людей – это трагические события, благодаря которым изменилась наша страна и появилось новое руководство ею. Подробностей обычные люди обычно даже не обсуждают.
2. Думаю, отношение к тем событиям не поменялось. Для пересмотра их не было никаких серьезных поводов. Все просто сглаживается в памяти и уходит в прошлое как часть нашей истории. Думаю, нет никакого смысла в реконструкции отношения к тем событиям. В обществе эти события не обсуждаются, а значит, и запроса на это нет. Сейчас стоит задача по укреплению государства, обеспечению легитимности всех процессов в государстве. Именно живой легитимности с точки зрения общественного мнения. Эта задача стоит в основе политики каждого государства и является приоритетной для достижения общественного признания любых политических и правовых решений в стране.
3. Если бы ГКЧП одержал победу, то государство через некоторое время, скорее всего, обрело бы некую, возможно, новую, устойчивую форму с естественной сменой основных лиц в органах власти. Развал Советского Союза все равно случился бы, поскольку это был процесс неизбежный, потому что в нем к тому времени был заинтересован целый ряд политических сил. Им казалось это правильным. И распад был всего лишь вопросом времени.
2001 год. Группа иркутских участников событий Августа-1991 на встрече в связи с 10-летием новой России. Слева направо, первый ряд: Юрий Каштанов, Юрий Багаев, Михаил Тихомиров, Владимир Наумов, Владимир Яковенко, Юрий Курин, Евгений Иофин. Второй ряд: Юрий Пронин, Геннадий Хороших, Виталий Мазур
Юрий Пронин, главный редактор газеты «Байкальские вести»:
1. Мне тогда было 30 лет, за плечами некоторый стаж преподавательской работы в сфере общественных дисциплин и недавно, несколько месяцев до этих событий, переход в журналистику. «Смена вех» не была случайной: не хотелось оставаться на прежнем месте, как ни в чем не бывало. Дело в том, что я полностью, безоговорочно, категорически поддержал перестройку, считал себя сторонником радикального крыла реформаторов. Однако предыдущая биография не совпадала с таким поворотом, и вот, выйдя из КПСС в январе 1991 года в связи с событиями в Прибалтике, я после краткого периода в малом бизнесе стал работать в иркутской газете «ДПР». Тогда это был второй рупор перемен среди местных газет (первым была, конечно, «Советская молодежь»). Редактором «ДПР» был правозащитник Александр Любославский.
В иркутских событиях 19–21 августа довелось принять непосредственное участие. Хорошо помню их уличную составляющую. Конечно, по масштабу и накалу происходившего, по активности сопротивления Иркутск уступал Москве и Петербургу, но все же оказался в числе городов, оказавших наиболее активное сопротивление ГКЧП. Особо выделю митинг 20 августа у дворца спорта «Труд», в котором без всякого административного ресурса собрались тысяч 15. А ведь на оповещение было меньше суток, а интернета, соцсетей и мобильной связи тогда еще не было.
Сейчас нередко говорят об «опереточности» тех событий. Мол, «путч ненастоящий». На самом деле атмосфера была очень напряженной, и сказать, что даже активные участники протеста ничего не боялись, было бы неправдой. Постоянно ходили слухи (так и не подтвердившиеся), что из Забайкалья в Иркутск идут воинские части для подавления волнений. Поэтому чуть ли не главным в общественном штабе «Демократической России» считался вопрос об агитации в Вооруженных силах. С участием отставных офицеров обсуждали, как попасть в воинские части и не допустить выполнения, как мы были убеждены, преступных приказов. К вечеру 21 августа, когда путч был подавлен, уже вовсю шло распределение обязанностей – кому в какую часть ехать. Начали готовить и забастовки на предприятиях.
Несколько раз был участником разговоров, когда влиятельные люди говорили нам примерно так: «Ну ладно, у вас нет головы на плечах. Но подумайте хотя бы о своих семьях. Вас же все равно раздавят, так что прячьтесь, пока не поздно». Однако такие слова не производили впечатления: помню чувство, что все мосты сожжены, теперь все равно «не обойдется», а потому надо идти до конца, делать что должно.
И еще. Органы госбезопасности (тогда КГБ) могли легко изолировать (арестовать) всех активистов. Однако Иркутское управление не активничало, работая исключительно в режиме наблюдения и сбора информации. А милиция вообще склонялась к поддержке протеста, не препятствуя несанкционированной агитации по всему городу, а затем и большому митингу.
2. Отношение государства, да и большинства населения к тем событиям, безусловно, изменилось. Далеко не все ожидали закономерно трудных реформ. Значительно шире были просто ожидания «хорошего царя»: мол, он поделит по-честному, и вообще изменятся в лучшую сторону только прилавки магазинов и заработная плата, а остальное пусть будет по-прежнему. Большинство оказалось не готово платить существенную цену за свободу и переиначивать под нее всю свою жизнь. Отсюда и модное сейчас, но ошибочное, политически спекулятивное клише о «лихих 90-х». Бурные, стремительные – да, но не лихие.
Власть всего лишь воспользовалась такими настроениями в собственных целях. Тем паче, чем были действия демократов 19–21 августа 1991 года согласно официозу-2021? Типичной «цветной революцией», происками вашингтонского обкома, шабашем экстремистов, иноагентов и отщепенцев. Да и прикиньте, на сколько лет в «местах не столь отдаленных» тянет по нынешнему законодательству та деятельность, о которой я только что вкратце поведал. Пришли иные времена…
Убежден, что победа к демократическим силам пришла слишком легко, слишком быстро и слишком рано. Буквально накануне путча мы были уверены, что противостояние с КПСС продлится еще несколько лет, а за это время у оппозиции будет немалый опыт, детальная программа, подготовленные кадры. Но буквально за три дня в августе мы будто провалились в другую эпоху. Большинство тоже не успело прочувствовать, как трудно добиться свободы. Р-раз – и вот она. Поэтому и расстались с нею сравнительно легко, без сожалений, а многие в последние годы умудрились вообще «не заметить потери бойца». Пока не заметить. Что ж, российская история двигается по спирали…
3. Кому-то покажется странным, но в случае победы ГКЧП в 1991-м сейчас ситуация в стране была бы лучше, чем в действительности. И не благодаря путчистам, а, что называется, по факту. Открытая диктатура при развале плановой экономики, сохранении острого дефицита на «товары народного потребления», а Янаев и Ко по определению не смогли бы решить эти проблемы, привела бы лет через 5–10 к более кровавому, затяжному, чем в 1991 году, но неизбежному краху советской власти. Вовсе не агитирую за «сакральные жертвы», но законы истории неумолимы: китайский путь у нас бы точно не получился, тем более что сильного, популярного лидера у путчистов не было. Зато прежний режим исчерпал бы себя до конца, и все бы почувствовали цену свободы, как тяжело она дается, как тесно связана с повседневной жизнью, как важно ее, свободу, сохранить. Фигура, подобная Владимиру Путину, едва ли была востребована. В итоге разрыв с прошлым был бы решительнее, чем произошло на самом деле, мы перескочили бы через все полумеры и колебания, и сейчас Россия была демократической и двигалась вперед семимильными шагами, причем без особых амбиций во внешней политике.
Впрочем, вероятность быстрого поражения ГКЧП была высокой. А потому дальше случилось то, что случилось.
4. Главный символ сопротивления путчу – конечно, Борис Ельцин, хотя заодно мы спасали и Михаила Горбачева. А «с той стороны» – вся компания «старичья», как назвал их Виктор Михайлович Спирин, тогда первый секретарь обкома КПСС. Янаев с трясущимися руками и остальные «спасители державы».
В Иркутской области – председатель облисполкома Юрий Абрамович Ножиков. Рука об руку с ним были исполняющий обязанности председателя областного Совета народных депутатов Виктор Васильевич Игнатенко, председатель Иркутского горисполкома Борис Александрович Говорин. Это и группа демократических депутатов – Юрий Багаев, Михаил Тихомиров, Владимир Наумов, Юрий Удодов, Владимир Воронин и другие. Газета «Советская молодежь» во главе с Олегом Желтовским (первую полосу номера от 20 августа невозможно забыть). И конечно, активисты-общественники, уличная составляющая демократического сопротивления. Увы, иных уж нет, а те далече, но память о тех событиях хорошо бы сберечь.