«Иркутян списывали на мыло»

Мемориал жертв политических репрессий под Иркутском может пострадать при расширении аэропорта. То, что это место в годы Большого террора стало кладбищем для тысяч представителей интеллигенции, крестьян, военных, официально стало известно в 1989 году. Тогда в ходе расследования были установлены факты расстрела невинных политических заключенных со всей Иркутской области. Одним из тех, кто входил в следственную группу, был и почетный работник прокуратуры полковник юстиции Николай Ерастов. В областной прокуратуре, а затем и в следственном комитете он проработал 27 лет. В тот год Николай Васильевич был в должности старшего прокурора-криминалиста. Корреспондент Ирксиба узнал детали расследования причин массовой гибели репрессированных.

— Скажите, с чего началось расследование?

— Следственная группа прокуратуры Иркутской области приступила к работе по жертвам политических репрессий в сентябре 1989 года. Я входил в нее как старший прокурор-криминалист. Кроме того, работали и сотрудники КГБ. Перед нами поставили задачу определить точное место захоронения и причины гибели людей. В те годы в обществе активно шли разговоры, что под Иркутском в 1937–1938 годы массово уничтожали репрессированных. Тема обсуждалась на самом высоком уровне и в СМИ. Большую работу провело общество «Мемориал».

Точного места захоронения мы не знали. Оперативники делали шурфы в районе населенных пунктов Пивовариха, Дзержинский. В один из дней мне поступила информация, что нашли предполагаемое место захоронения. Я, как прокурор-криминалист, выехал на место. При мне пробили пробный шурф, и на глубине 50 сантиметров я обнаруживаю останки первого человека. Это была женщина: характерное строение черепа, одежда и рядом находились волосы, заплетенные в косу. Мы сразу возбудили уголовное дело. На помощь мы привлекли солдат. Определили площадь рва-накопителя, она составила 6 на 15 метров. И какой же был кошмар, когда мы поняли, что людей туда сбрасывали хаотично, после расстрела формировали слои. Под нами находилось семь, а кое-где и восемь пластов. В том рву мы нашли более 400 человеческих черепов.

— Вы же не все останки подняли? Тогда как вы определили, что там останки тысяч людей?

— На тот период времени мы говорили о 15–18 тысячах погибших. Точное количество определить сложно, так как многие документальные подтверждения уничтожены, списки периодически сжигали. Но мы провели большую работу, поднимали архивы разных ведомств, работали со свидетелями и родственниками репрессированных. Так мы нашли водителя, который возил на грузовике людей на расстрел. Также узнали, что под Иркутском было еще одно место, где расстреливали. Это район Новоразводной, который затопило при строительстве ГЭС. Всего же, по имеющимся сведениям, в Иркутской области в годы репрессий, в основном при предшественнике Лаврентия Берии, Николае Ежове, расстреляли около 24 тыс. человек.

— Людей тысячами расстреливали, и что, никто не знал об этом, например, местные жители?

— Во-первых, люди боялись. А во-вторых, это же была закрытая территория, так как земля была закреплена за НКВД. Это потом, после войны, там организовали колхоз имени Дзержинского. И вся территория стала сельскохозяйственной. Кстати, местные жители отмечали, что у них был всегда хороший урожай картошки (а в момент нашего следствия в районе поисковых работ было картофельное поле). Люди и не догадывались, что на глубине полутора метров лежат останки расстрелянных.

— У НКВД существовал какой-то план по расстрелу?

— Да, приходила сверху разнарядка на расстрел. Информация шла по зашифрованным телеграммам. Репрессированных, судя по ним, и за людей-то не считали. Списывали как мыло. Например, так и писали: «Разрешите сделать заявку на 100 кусков мыла». В Иркутск свозили репрессированных со всей области. На станции Иркутск-Пассажирский напротив главного здания был накопитель. Люди даже не понимали, что с ними будет дальше. Потом их по заявке везли в НКВД на Литвинова, где сейчас находится здание ГУ МВД по Иркутской области. Комендант в шесть часов вечера заходил в здание и заставлял всех сотрудников зашторивать окна, для фона включали генератор, человека ставили на колени и стреляли ему в затылок. Потом по конвейеру тела доставлялись на задний двор, куда со стороны Урицкого за ними подъезжали грузовики. До 300 человек расстреливали. И ночью их вывозили к месту захоронения. Часть репрессированных сразу напрямую везли из накопителя в Пивовариху. Был случай, когда местный житель нашел мужскую шапку, а в ней записка с фразой: «Нас везут на расстрел».

— Разная информация ходила, что якобы в том месте местных жителей расстреливали при Колчаке?

— Нет, это исключено. Проверялась разная информация, в том числе и о том, что там могло быть захоронение людей, умерших от эпидемии. Не подтвердилось. Останки были с определенными травматическими повреждениями: пулевыми отверстиями в голове, характерными переломами от прикладов ружей. Многих добивали штыками. Во рву мы нашли гильзы от пистолетов Коровина. А о времени произошедшего мы судили по находкам. Например, по найденным документам, монетам, пуговицам от шинелей, кителей. В одном из мест мы нашли одежду, расчески, кошельки, ключи от домов.

— А кто жертвы? Кто они были по социальному статусу?

— Разные слои населения. Если по половому признаку, то там захоронены и мужчины, и женщины. Были жертвы среди интеллигенции, это мы понимали, например, по найденным рядом с останками пенсне, вставным мостам с золотыми зубами. Крестьян было много, это мы понимали по одежде или табачным кисетам. Люди в шинелях и гимнастерках были расстреляны, это военные и те же сотрудники НКВД.

— А как вы лично относитесь к этим историческим событиям?

— Я служил в спецназе, потом работал в прокуратуре и к информации о жертвах политических репрессий относился осторожно и даже, можно сказать, многим фактам не верил. Но здесь, когда лично принимал участие в расследовании, был в шоке.

— Николай Васильевич, скажите, а вы как относитесь к идее строительства новой полосы в иркутском аэропорту? Говорят, что она пройдет по месту, где сейчас захоронение жертв политических репрессий.

— Мое мнение, что не надо трогать. Во-первых, если переносить захоронение, то у меня возникает вопрос: куда? Там же останки многих тысяч тел. Если каждого в гробу перезахоранивать—это столько времени понадобится. Я не думаю, что они экскаватором останки грузить будут в грузовики и перевозить. Это не дело. Люди и так испытали невыносимые страдания. Ну хоть кости не трогайте. Кроме того, я уже говорил, что там 7–8 слоев с человеческими останками и на последних уровнях от тел осталась только жидкая биологическая масса. Во-вторых, если не переносить и закатать, извините, это будет не по-человечески и кощунственно. И какой командир экипажа решится везти свой самолет по такой полосе? Аура у нашего аэропорта очень плохая. Я работал при расследовании практически всех авиакатастроф в Иркутске. Это и падение «Боинга» в Мамонах, и Ту-154 в Бурдаковке, и когда врезался аэробус в гаражи, и когда упал Ил-76. После всех авиакатастроф власти говорили о переносе аэропорта за черту города. Это что, надо еще одну авиакатастрофу, чтобы чиновники точно убедились, что аэропорту в черте города Иркутска не место?

Ирксиб.Ру

ИА «Альтаир» присутствует в самых популярных соцсетях.
Присоединяйтесь к нам:
Telegram
Одноклассники
Вконтакте

Поделитесь новостью с друзьями: