Взводный Великой Победы

Николай Шичёв мечтал стать летчиком. Но судьба сложилась так, что было ему суждено самому испытать, почему герои фильма «В бой идут одни старики» главным героем считали «пехотного Ваню». Он был одним из тех девятнадцатилетних мальчишек, «ванек-взводных», «алешек-ротных», которые вместе со своими солдатами первыми вытягивали на себе войну...

Три дня, что привели в пехоту

Николай Григорьевич Шичёв родился в Пензенской области, в селе неподалеку от лермонтовского музея-заповедника Тарханы. Совсем малышом родители — крестьяне — привезли его в село Новоселово, Красноярского края. Здесь мальчик получил внушительное по тем временам школьное образование, окончив восемь классов. Отец, к тому времени уже в немалых годах, был слаб здоровьем. Из старших его сыновей кто служил в армии, кто уже жил отдельно со своей семьей. Младший надумал работать, помогать родителям. В промартель и на пилораму его по юности лет не взяли. Тогда дядя по случаю помог парню устроиться учеником в банк. Семнадцатилетний Николай Григорьевич почувствовал себя очень взрослым, когда бухгалтер впервые повеличал его, нового работника, по отчеству. По-настоящему повзрослеть предстояло ровно через год — был июнь 1941-го.

Вскоре после начала войны в стране снизили возраст призыва. Николай, как и большинство его ровесников, рвался бить врага. Комиссии в райцентре и в Красноярске признали его годным в авиацию — таких набралось всего несколько человек. После этого парень несколько раз ходил в военкомат, но там велели ждать — «Нет нарядов!». В августе Николая, как самого молодого, направили от банка помогать колхозу на уборке. Уже в сентябре председатель вызвал на стан: «Верховой был из села, тебе пришла повестка». Но новобранца, явившегося в военкомат с сумкой из-под противогаза, куда мать положила сухарей, завернули: три дня прошло, вместо Шичёва в летное училище направили другого. В следующий раз на работу позвонили в декабре. Уже в дороге Николай услышал, что направляется в Киевское пехотное училище...

Тонкошеий комсостав

...В мае 1942 года выяснилось, что их, тогда сержантов, направляют под Севастополь. В вагоне, вспоминает Николай Григорьевич, они несмотря ни на что смеялись, подначивали друг друга. Помнит, как важно заявил товарищам, глядя в открытую дверь, мол, направление не то, в другое место везут, «я ж охотник — вижу по солнцу!». И правда, прибыли они в Новосибирское пехотное училище, где их к июлю доучили до офицеров. Вместе с выпусками Томского артиллерийского и Белоцерковского кавалерийского училищ их направили в московском направлении. Возле городка Буй в Ярославской области после бомбежки на перроне остались лежать в ряд человек двадцать младших лейтенантов...

А в Москве составы встречали два духовых оркестра. Прибывшим велели сдать вещмешки и отправили гулять по Москве на полдня. Москвичам рассчитывали укрепить дух тем, что для обороны столицы прибывает пополнение комсостава. У Николая Григорьевича в памяти отпечаталось, как на них, любопытных тонкошеих мальчишек, стояли и скорбно смотрели две женщины. По щекам одной текли слезы. К вечеру не достигших двадцатилетия представителей комсостава снова погрузили в вагоны, которые привезли пополнение под Ржев. Там Николай Григорьевич с товарищами держали недавно отвоеванный плацдарм, клочок земли в несколько сот квадратных метров на берегу Волги. Фашисты бомбили от света до света — через две недели от рощи деревьев не осталось ни одного ствола. Отбивали атаку за атакой, а в короткие летние ночи шла переправа.

...Осколок в легкое угодил на самом берегу, следом Николая Григорьевича контузило, и все — провал. Следующее воспоминание — вопрос сестрички: «Кушать хочешь?». Деревянный домишко со сплошь выбитыми стеклами возле железной дороги, где раненые лежали на полу, ходил ходуном. Увидел, что и обе ноги забинтованы по колено. На молчаливый вопрос раненого девушка ответила: поступил босой, ну и забинтовала ноги — а сапоги, видно, нужны были кому-то из уцелевших в бою.

«Домой не поеду!»

...В госпитале, расположенном на базе двух школ под Ижевском, Николай Григорьевич лечился около трех месяцев. Подстриженный под машинку, отвечал на вопросы... «Так ты лейтенант? А почему среди рядовых?». Гимнастерка с документами осталась на берегу Волги, в брюках сохранился только медальон с группой крови и домашним адресом. Делали запрос в Москву, в ведавший комсоставом отдел кадров.

После лечения в госпитале Шичёву предписали отправиться на три месяца домой — рана затянулась только сверху, а другие раненые прибывали и прибывали. Нужны были койки. Николай Григорьевич, получивший весть о гибели брата (ошибочную, тот выжил и попал в партизанский отряд), воспротивился: «Хочу воевать!»...

В Москве на Хамовническом плацу наш герой участвовал в подготовке к параду 7 ноября — парад 1941 года хотели повторить, но оставили эти планы из-за установившейся в столице ясной погоды. Николай Григорьевич вспоминает, как в их казарму приезжал Семен Михайлович Буденный. Слушал и голос Сталина — его то ли транслировали, то ли воспроизводили в записи.

Вскоре младший лейтенант Шичёв написал рапорт на фронт. Отдав на вокзале свой офицерский литер какой-то женщине с ребенком, они с товарищем просто вошли в шедший в сторону линии фронта поезд: «Ваш нарком нашему наркому должен!». В этом направлении никто не придирался к наличию у военных проездных документов... Состав шел только до Калуги. Проснувшись на своей третьей полке и неловко повернувшись, Николай почувствовал на груди теплое и сунул руку за пазуху — кровь! Открылась рана. Его товарищ, такой же молоденький лейтенант, вскинулся: «На перевязку пойдешь? А если в госпиталь отправят? Ты едешь на фронт или нет?» — «Конечно едем!».

Второе ранение

Паровоз с парой вагонов без полок и стекол пришел, точнее, прокрался к ночи в Сухиничи, отстоявшие от фронта в 5–6 км, и тут же тихо, будто пригибаясь, убрался назад. Парни были рады, что путешествие закончилось, — в своих пилотках и тонких шинелях они продрогли до костей, хоть и прижимались к полу на поворотах, когда вагон насквозь пронизывал ледяной ветер (стояли 30-градусные морозы). Во тьме — ни огонька живого — как-то нашли часть, переночевали. На машине прибыли на место службы, где дежурный офицер первым делом посвятил их в обстановку. Узнав, что у прибывшего Шичёва открылась рана, ругнулся: «За каким... тогда на фронт-то поехал?» — «Да на мне скоро затянется!» «Ладно, командиры взвода нужны. Часто выходят из строя...»

После короткого пребывания в землянке у военврача Николай Григорьевич был направлен на передний край. Как говорит, у них было поспокойнее. А вот километрах в 30 товарищам приходилось жарко — немцы методично предпринимали попытки прорыва... 16 июня 1943 года Брянский фронт, в составе которого воевал младший лейтенант Шичёв, пошел в наступление в смоленском направлении, в первый день прорвав оборону врага и во второй — покрыв около 25 километров.

Во время этого наступления Шичёва ранило во второй раз. В то время как раз стало прибывать пополнение — новобранцы 1925 года рождения, или просто, как часто говорят в воспоминаниях ветераны, «25-й год». И если с подчиненными 40–55 лет были одни особенности командования, то здесь было еще сложнее. Как раз с личным опытом юному командиру изначально было проще — хоть и сокращенный был курс в училище, а многое успели дать. Да и характер закалялся быстро. А вот с совсем зелеными бойцами (разница по паспорту с Николаем Григорьевичем — два года) — и вовсе караул. Их не то что в атаку поднимать было сложно — сначала бы стрелять как следует научить!

Как-то приказал одному пойти на просеку посмотреть, что творится. Но, увидев в глазах парнишки плеснувшийся страх, пошел сам — так быстрее. Успел только закурить — почувствовал удар в бедро. В ногу попала пуля снайпера. Где-то в ветвях — «кукушка»! Повинуясь охотничьему инстинкту, Николай прижался к земле, оглядывая сосны (спасло сбитое дерево, оказавшееся впереди наподобие бруствера). Недвижно лежал долго и, наконец, выстрелил в качнувшиеся после выстрела сосновые лапы. Через миг оттуда вывалился снайпер вместе с оружием. «Не одного ж тебя оставлять!»

...После госпиталя, в декабре 1943-года, Шичёв получил направление в штаб 2-го Прибалтийского фронта. Они с товарищами, разжившись в селе обмененными на разные ценности самогоном и салом, собирались праздновать Новый год. А тут посыльный из штаба — на кухню наряд, картошку чистить! Старший лейтенант, человек лет сорока пяти, и говорит: да не пойдем! Может, в последний раз отмечаем... В ту ночь проигнорировали слова посыльного и второй раз! Утром десяток нарушителей построили: вас, опытных и обстрелянных, — на передний край, в 10-ю гвардейскую армию, в 56-ю Смоленскую Краснознаменную стрелковую дивизию...

Как-то в середине января к комвзвода Шичёву прибежал солдат: пулемет отказал. Со связным взяли исправный. На месте Николай Григорьевич успел дать из него две пробные очереди, закурил и почувствовал удар в грудь, как ломом с размаху. Осколок пришелся ровно посреди груди, и пока преодолел застегнутые телогрейку, гимнастерку, теплое белье, энергию потратил. Если б не одежда — все, хана! От удара пострадал только мечевидный отросток, грудь распухла. Месяц все-таки пришлось полечиться: упал и сильно ударился затылком, потеряв сознание. Помнит, как потом просил у врача не писать о контузии, чтоб не называли «контуженным», а она ответила: «Пиши не пиши, она не встретит, так догонит». Вспомнил эти слова уже после войны, когда начались приступы...

А пока, в 44-м, приступы были другие: в феврале, когда Николай Григорьевич вернулся в свою часть, получившие пополнение немцы атаковали по два раза в сутки. Скоро из трех командиров взвода остался один Шичёв, да и у него прошило левую икру. Ротный ему: «Давай в санчасть!», но Николай Григорьевич отказался: «Не одного ж тебя оставлять!». Скоро и командир роты выбыл из строя с простреленной шеей. Командование сильно поредевшей ротой перешло к Шичёву, пока через месяц он не потерял физическую возможность передвигаться: его ранили и в правую голень. Хирург, осматривая левую ногу Николая Григорьевича в госпитале, буркнул: «Видал дураков, но таких — не было! Потеряешь же ногу!». А Шичёв все это время под валенок особенно и не заглядывал... Мылись-то от госпиталя до госпиталя! Через несколько месяцев лечения в казанском госпитале Николая Шичёва комиссовали по инвалидности. Отвоевался он в октябре 1944-го...

Николай Григорьевич вернулся домой, приступил к работе в Госбанке и трудился там около 40 лет (из них 19 лет — управляющим районным отделением). Кстати, курить бросил сразу после войны. В Иркутске живет с 1988 года. С женой вырастили двоих сыновей, оба окончили институты. Один работал в лесном хозяйстве, второй — в органах госбезопасности. Судьба решила так, что оба они уже ушли из жизни. Похоронил Николай Григорьевич и супругу. Жизнь продолжается во внуках, правнуках...

«Я вернулся с войны пожилым человеком»

— Я вернулся с войны пожилым человеком. Сколько смертей видел — наверное, одному человеку столько не положено, — вспоминает Николай Шичёв. При наступлениях во время атак из строя выбывала примерно половина личного состава, из них убитыми — процентов 30. Думать об опасности смысла не было — слишком ее много кругом. Николаю Григорьевичу психологически помогала прочная уверенность: «Меня не убьют!». Так и написал родителям в книжке на память, когда уходил на войну. Предпринимал только одну меру — не носил офицерский полушубок и вообще избегал каких-то командирских признаков — снайперы охотились. Ну и везение имело значение — очень часто от смерти отделял буквально один миг.

Что касается командирских привилегий, то к ним Николай Григорьевич не стремился. Да и немного их было. Несколько галет, немного масла да пачку папирос, которые иногда получал как взводный, делил на всех своих солдат. Но дисциплину держал строгую. А вот прямую силу применял редко: так, как-то от души засветил заснувшему на посту солдату. Ты, если со сном бороться уже не можешь, дай сигнал (перед этим немцы вырезали рядом целый блиндаж). Сам взводный ночью не спал никогда — урывками придремывал днем. Не все пережили нервное напряжение фронта — уже после Победы среди товарищей Шичёва было два случая самоубийств.

...В мирное время Николай Григорьевич вернулся к увлечению живописью. Возможности учиться, и тем более профессионально заняться этим, не было ни до, ни после войны. Но даже в таких условиях Шичёв добился больших успехов: достаточно взглянуть на копии и оригинальные картины его работы. И сейчас он открыт новому. Правда, как когда-то на войне, вынужден снова и снова прощаться с товарищами... Еще Николай Шичёв пишет стихи.

Придет весна. И снова вишня,
Что посадил у дома, зацветет.
Быть может, к старенькой калитке
Мой друг под вечер подойдет...

И сядем мы за стол. Нехитрый
Жена там ужин соберет,
Из фронтовой помятой фляжки
Нам в кружку горькую нальет.

И потечет наша беседа
О том, что было, что придет...
Слеза солдатская скупая
С щеки небритой упадет.

Но не дождусь я нынче друга,
Ко мне он больше не придет.
Теперь земля ему подруга,
А здесь он... Здесь он в памяти живет.

ИА «Альтаир» присутствует в самых популярных соцсетях.
Присоединяйтесь к нам:
Telegram
Одноклассники
Вконтакте

Поделитесь новостью с друзьями: